— А я что говорил? Ну, и долго еще придется доказывать скептикам очевидное? Впрочем, люди видят только то, что хотят увидеть. Бороться с глупостью…
— Бороться с глупостью не под силу даже писателю-детективщику, — перебил его Танкред и сел на диван. — Достопочтенный оборотень, надежда и опора всех мертвецов, усталым путникам, нашедшим приют в твоем гостеприимном доме, необходимо утолить жажду.
Карстен принес рюмки и бутылку портвейна.
— Мне бы хотелось узнать побольше про этого Пале, — сказала Моника. — И про Лиззи. Они оба очень интересуют меня. Расскажи все, что ты о них знаешь, Карстен.
— О самом Пале я знаю не больше вашего, — ответил Карстен. — Это сфинкс, который не распространяется о своем прошлом. Известно только, что он много лет жил в Америке и был там пастором. Даже своей жене он мало что рассказал о себе. Лиззи я знаю почти год. У нее необычная судьба. В тринадцать лет она потеряла родителей и с тех пор жила по родственникам, которые не упускали случая напомнить ей, что держат ее из милости. Ее положение было не лучше, чем у маленьких героев романа Габриеля Скотта «Беззащитные». В прошлом году она приехала из Хортена в Лиллесанн к дяде и тете. Они приложили много усилий, чтобы сломить в ней последнее мужество.
— Да уж, с жизнерадостными героинями Бьёрнсона у нее мало общего, — заметил я. — Ее мрачность скорее в духе Ибсена. Кстати, сколько ей лет?
— Всего двадцать один год. У нее светлая голова, и, конечно, она давно могла бы найти себе приличную работу. Но эти проклятые родственники хотели держать ее в подчинении, пока она не достигнет совершеннолетия.
— Каждый человек, достигший восемнадцатилетнего возраста, имеет право свободно заключать трудовые соглашения, — вставил я. — Рагнар Кнопф, «Норвежское право», параграф пятнадцатый. Вы, между прочим, имеете дело с юристом, а не с кем-нибудь еще.
— Все это так, но родня задурила ей голову словами о чувстве долга, благодарности и обязанностях, с нею связанных. И Лиззи в силу своей слабости и податливости подчинилась им и продолжала вести жизнь домашней рабыни. В это время на горизонте появился Пале. Лиззи случайно познакомилась с ним в магазине. Он произвел на нее неизгладимое впечатление. Лиззи рассказала ему свою историю, и в конце концов он предложил ей место экономки в Пасторской усадьбе. Лиззи с радостью согласилась, увидев в этом возможность наконец-то стать самостоятельной. Благодаря необъяснимой силе, которую внушил ей незнакомец, Лиззи смогла освободиться от родственников. После скандального разрыва с дядей и тетей она переехала в Хейланд. А через месяц уже вышла замуж за Пале. Похоже, что в Америке современный темп жизни заразил и богословов.
— Но ведь теперь она в полной зависимости от него, это же очевидно, — заявила Моника. — Она стала еще менее самостоятельной, чем была раньше. Такое, во всяком случае, у меня сложилось впечатление. Я уверена, что она еще пожалеет об этом браке. Мне ужасно не нравится Пале. В нем есть что-то отталкивающее. Чего стоит его отвратительная болтовня о ведьмах и сатанинских оргиях. Да и внешность у него неприятная, он похож на распутных монахов времен Ренессанса.
Так мы беседовали минут десять, как вдруг в дверь постучали. Карстен пошел открывать, вскоре он вернулся в комнату вместе с Лиззи.
— Стоило заговорить о солнце, и оно само пожаловало из-за туч, — сказал он. — Мы уже четверть часа перемываем кости тебе и твоему мужу. Садись, Лиззи, я налью тебе портвейна. Астральным телам портвейн полезен… Простите, я забыл вас представить друг другу: Лиззи Пале — Танкред Каппелен-Йенсен и его жена Эбба…
Лиззи казалась сегодня еще более нервной и взволнованной. У нее был взгляд юной лани, загнанной в ловушку. Карстен по-отечески обнял ее, усадил на диван рядом с собой и дал в руки рюмку.
— На тебе лица нет, Лиззи! У тебя неприятности?
Лиззи сделала большой глоток, портвейн подействовал на нее успокоительно. На бледных щеках выступил румянец, глаза заблестели.
— К моему мужу опять пришел этот Рейн, — сказала она. — А во время его посещений я ухожу из дома. Этот человек как будто приносит с собой холод, он выстуживает весь дом. Не знаю даже, как это объяснить… У меня бы никогда не хватило духу пожать ему руку. Мне представляется, что рука у него холодная и склизкая, как рыба. Как только он приходит, я ухожу, вот сегодня решила заглянуть сюда. Смешно, конечно, какой-то беспричинный страх… Но в твоем присутствии, Карстен, мне всегда так спокойно.
— Не может быть! — воскликнул Танкред. — Неужели Карстен может кого-нибудь успокоить? Впрочем, есть люди, которые способны заснуть даже среди восковых фигур мадам Тюссо.
— Рейн продолжает к вам приходить? — спросил я. — Неужели у него еще не исчерпались все истории?
— Я даже не знаю, о чем они разговаривают, — ответила Лиззи. — Часто они на несколько часов запираются в кабинете. Я ни разу не слышала, чтобы Рейн произнес хотя бы слово. В моем присутствии он молчит. Впрочем, один раз я слышала его голос через стену. Вообще-то я не имею привычки подслушивать, но на этот раз…
— Что он сказал? — В один голос спросили мы с Моникой.
— Я разобрала только три слова: «сойти на берег». Начала фразы я не слышала. Он говорил хрипло и очень тихо. Не знаю почему, но я вдруг почувствовала слабость и дурноту, мне даже пришлось пойти и лечь. Это было, кажется, в мае, он тогда первый раз пришел к моему мужу. С тех пор он наведывается к нам регулярно два раза в неделю.
— А как складываются твои отношения с мужем? — Спросил Карстен и обнял ее за плечи. — Все в порядке?
— У нас все замечательно! — ответила Лиззи и почему-то вся подобралась. — Я бесконечно благодарна ему за то, что он помог мне стать самостоятельной. Но… он что-то скрывает от меня, не хочет, чтобы я что-то знала. Я уверена, он что-то прячет от меня в нашем доме…
— Вы уверены? — Танкред наклонился и внимательно наблюдал за ней.
Очевидно, рассказ Лиззи заинтересовал его. Лиззи осушила рюмку и продолжала:
— У нас на чердаке есть небольшая комната, в которой я никогда не была. Муж запретил мне входить в нее. Он говорит, что там прогнил пол, можно провалиться и сломать ногу. Мне даже ни разу не удалось туда заглянуть, дверь в комнату всегда заперта. Я настолько дорожу мнением мужа, что никогда не осмелюсь попросить от этой комнаты ключ. Мне не хочется выглядеть смешной в его глазах, ведь он говорит, что любопытство — одно из проявлений женской глупости.
Однако любопытство мое не ослабевало. И однажды ночью, примерно месяц назад… Карстен, налей мне, пожалуйста, еще.
Карстен наполнил ее рюмку, Лиззи схватила ее и быстро поднесла к губам. Я только теперь заметил, какая у нее слабая, хрупкая рука. Роден мог бы изваять такую руку как воплощение человеческой беспомощности. Мне стало жалко Лиззи.
— Наши спальни находятся рядом, — продолжала Лиззи. — И вот ночью, месяц назад, когда я не могла заснуть — у меня часто бывают бессонницы, — я услышала, что муж встал. Было около двух часов ночи. Я слышала, как он звенел связкой ключей, поднимаясь на чердак. Потом шаги его раздались у меня над головой, и он вошел в запертую комнату. Я долго лежала и прислушивалась, но наверху было тихо. Он вернулся в спальню в пять утра, но я не осмелилась на другой день спросить у него, что он делал на чердаке. Мне не хотелось, чтобы он подумал, будто я шпионю за ним. Ведь он так внимателен ко мне, и я не хочу упасть в его глазах. Но с тех пор эти ночные походы повторялись раз семь или восемь. И каждый раз он отсутствовал по несколько часов. Не понимаю, почему он от меня что-то скрывает, ведь я его жена. Почему он не может рассказать мне обо всем…
Лиззи провела рукой по лбу, щеки у нее раскраснелись.
— Мне так стыдно, — сказала она. — Я, наверно, поступила очень бестактно, рассказав вам об этом. Но мне нужно было с кем-то поделиться! Еще этот портвейн оказался таким крепким. Видно, я совсем потеряла контроль над собой…
Через час мы ушли. Лиззи осталась у Карстена. Он по-прежнему обращался с ней с отеческой нежностью. Теперь она могла поговорить с ним наедине.
— По-моему, эта особа вызывает у Карстена особый интерес, — заметил Танкред по дороге домой. — У меня создалось впечатление, что он воспринимает ее как объект для наблюдений. Вероятно, ей предстоит стать прообразом героини очередного романа ужасов вроде «Женщина, которая кричала» или «Тайна чердачной комнаты».
— Ты плохой психолог, Танкред, — возразила Эбба. — Карстен предавался сегодня наблюдениям совсем другого характера. И если речь идет о новом романе, то скорее всего он будет носить название «Треугольник».
— Мне не терпится познакомиться с господином Пале, — сказал Танкред. — Его ночные прогулки на чердак могут означать очень многое.